История экономических учений

История экономических учений (современный этап): Учебник/Под общ. ред. А.Г. Худокормова. - М.: ИНФРА-М, 2002. — 733 с.
§ 4. Альтернативные концепции метода
Разочарование в фальсификационистской^доктринё породило стремление создать новую концепцию метода. ОДну из таких попыток предприняли институционалисты — Ч. Уилбер, Р. Харрисон, Д. Фасфелд и некоторые другие.
4.1. Системное моделирование (pattern modeling)
Институционалисты не придают большого значения различиям между априоризмом Роббинса—Мизеса, «ультраэмпиризмом» Хатчисона, дис-криптивизмом Самуэльсона или инструментализмом Фридмена, обоснованно полагая, что если принцип фальсификации в любой из его версий себя не оправдывает, то все эти концепции должны слиться в одну — в формализм. По определению Ч. Уилбера и Р. Харрисона, «формализм представляет собой метод создания формальной системы логических взаимо-
1 Robinson J. What are the Questions? and Other Essays. Amnouk; N.Y. P. 2.
2 Wilber C., Harrison R. Op. cit. P. 69.
S49

связей, абстрагирующихся от всякого эмпирического содержания, кото
рое они могли бы иметь в реальном мире»1. ,
Фальсификационизм проявил неспособность установить крепкую (хотя бы негативную) связь теории с опытом и у экономистов не осталось никакого инструмента анализа, кроме логики. Однако логика в отрыве от фактов не способна открывать законы. Построенные с ее помощью модели могут выдвигать лишь «законоподобные утверждения». Так, неоклассическая теория фирмы постулирует рациональность поведения, совершенство информации и наличие свободной конкуренции, а затем делает «за-конопрдобное утверждение», согласно которому при данных допущениях фирма будет продолжать производство до тех пор, покане наступитравенство предельных издержек и предельного дохода. Эта теория основана не на наблюдении, а на логической дедукции и описывает она не поведение реальной фирмы, а то, как могла бы вести себя некая, идеальная фирма.
Аналитическая структура в явном или закамуфлированном виде присуща, как считают институцирналисты, основным концепциям официальной экономической науки. «В действительности, — пишут Уилбер и Харрисон, — большинство сторонников общепринятой экономической науки — наследники не Исаака Ньютона, а Рене Декарта, утверждавшего, что мы можем познать мир с помощью одного лишь разума... Поэтому в общепринятой экономической теории преобладает точка зрения, согласно которой правда в действительности заключена в логике теории. Именно против такого рода экономической теории выступали Веблен, Коммонс и Уэсли Митчелл»2.
По мнению современных институционалистов, у основателей этого направления и более поздних продолжателей их дела была вполне работоспособная концепция метода, которую можно систематизировать и противопоставить формализму.
Чаще всего для характеристики институционалистского подхода к исследованию используется термин «системное моделирование (pattern modeling)». В его основе лежит сформулированный южноафриканским философом Я. Смэтсом принцип холизма (от греч. hols — целый, весь), суть которого выражается в формуле «целое больше, чем сумма его частей»3. Иначе говоря, в противоположность до сих пор доминирующим в экономической науке механистическим представлениям институционалисты видят в народном хозяйстве живой, развивающийся,организм, где все (в том числе и его социально-культурный контекст) взаимосвязано. Поэтому по задачам и структуре системная модель принципиально отличается от формальной теории.
Прежде всего, в отличие от формальной теории, целью которой является получение предсказаний, системная модель ориентирована наобъяс-
1 Wilber С., Harrison R. Op. cit. P. 62.
2 Ibid. P. 63.
3 Современная западная философия: Словарь. М., 199О.
350

некие конкретных явлений. Важные для формалистов всеобщие законы (например, закон спроса) и универсальные категории (например, полезность) мало интересуют сторонников системного моделирования. Они отдают себе отчет в том, что культурные нормы, религиозные табу, социальная психология могут до неузнаваемости изменить зако.ны, якобы сохраняющие силу независимо от места и времени. Скажем, с учетом открытого Веб-леном феномена демонстративного потребления тот же закон спроса выглядел бы совсем иначе, нежели он излагается в неоклассических учебниках. Гораздо большую ценность для институционалистов представляют конкретные факты, события, действия и ситуации, которые проливают свет на целостность и индивидуальность изучаемой системы. Такого рода информация может относиться к самым разным сторонам жизни общества — от капйтаЛоинтенсивности технологии до способов контроля за рождаемостью — и иметь очень разную степень обоснованности — от твердо установленных фактов до знаний, почерпнутых из личного опыта; главное, чтобы она давала представление о системе как о едином целом.
Когда Набирается достаточное количество данных, они объединяются в системную модель. Взаимоотношение ее составных частей иное, нежели в модели формальной, где причина однозначно определяет следствие и цепь дедуктивных заключений идет только в одном направлении: А => В=» С=> D. В частности, стандартное объяснение воздействия акселерацией ной кредитно-денежной политики на уровень национального дохода и занятости обычно сводится к тому, что увеличение массы денег в обращении ведет к понижению процентной ставки; это влечет за собой усиление инвестиционного процесса; а оно в свою очередь обусловливает рост национального дохода и занятости: т => г=> /=> Y.
Такой подход, считают институционалисты, слишком упрощает реальный мир, в котором все связано круговой причинностью. Например, протестантская этика порождает дух капитализма^ но и буржуазные отношения формируют особый тип человека, которому близки ценности протестантизма; где здесь причина, а где следствие — сказать трудно. Или — плохое питание населения слаборазвитых стран является одной из причин низкой производительности труда, но в то же время низкая производительность труда в сельском хозяйстве служит причиной недоедания и, следовательно, низкой производительности труда; в результате круг замыкается. Институционалисты пытаются отразить подобного рода обстоятельства в системных моделях, где каждый фактор оказывает влияние на все остальные и сам получает от них ответный импульс. Взаимосвязь'между элементами модели приобретает следующий вид:
А <=> В

351

Пример практического использования системного моделирования представляет собой исследование проблем слаборазвитых стран, Г. Мюр-далем, который считает, что плачевное состояние их экономики обусловлено рядом факторов, связанных круговой причинностью: условиями производства (А), уровнем жизни (Д), отношением населения к работе (Q, институциональной организацией общества (/)) и т.
д.1.
Многие находят идею системного моделирования весьма привлекательной. И действительно, по сравнению с формализмом она обладает значительно большим созидательным потенциалом, открывает возможность для более широкого взгляда на экономику, а в случае успешного применения обещает преобразовать экономическую теорию в общественную науку в полном смысле слова. Однако на практике сделать это не так-то просто. При ближайшем рассмотрении оказывается, что системное моделирование не только не разрешило проблем, стоящих перед формализмом, но еще больше усложнило процесс эмпирического обоснования теории и процедуру выбора между конкурирующими концепциями.
Во-первых, в отличие от формальных теорий, где количество рассмат
риваемых факторов ограничено с помощь'ю ceteris paribus, системные мо
дели носят открытый характер. Имеется в виду, что они в принципе не мо
гут быть окончательно завершены. Коль скоро институционалисты убеж
дены, что границы между науками установлены искусственно и мешают
дать объемную картину происходящих в экономике процессов, число име
ющих отношение к делу факторов можно и нужно увеличивать до беско
нечности. В этом сила системного моделирования, поскольку введение
новых факторов и перекомпоновка старых позволяют рассмотреть эконо
мику в динамике; но в этом же и его слабость, так как подобно сторонни
кам официальной экономической науки, и даже более эффективно, ин
ституционалисты могут уклоняться от опровержения ложных теорий, ис
пользуя ситуацию, обусловленную тезисом Дюгема—Куайна. Значит, ут
верждать, что системное моделирование устанавливает надежную связь
между теорией и опытом, нельзя. Но, как признают сами институциона
листы, в отрыве от эмпирической базы их концепции вырождаются в бес
контрольную спекуляцию2. •
Во-вторых, когда процесс конкуренции между альтернативными концепциями на эмпирической основе заходит в тупик, что случается очень часто, ученые обычно используют неэмпирические критерии, такие, как логическая связность и простота. Но институционализм открыто и принципиально эклектичен. Большинство его представителей сознательно отвергают необходимость единой теоретической базы, как признак догматизма, и без колебаний могут включать в свои модели правдоподобные
1 Карр W. The Nature and Significance of Institutional EcortomicsX/Kyklos. 1976. Vol. 29. P. 217-825.
2 Wilder C., Harrison R. Op. cit. P. 83.

кейнсианские и монетаристские гипотезы, «неоавстрийскиё» и марксистские постулаты, отдельные положения смежных наук — психологии, юриспруденции, политологии и т. д. Само собой разумеется, что такая позиция закрывает путь обоснованию теории с помощью неэмпирических критериев1.
Таким образом, четкой и ясной процедуры обоснования теории, свободной от тех же трудностей, с которыми сталкивается общепринятая концепция метода, институционалисты не дают. В связи с этим встает вопрос: действительно ли системное моделирование находит практическое применение? Здесь существуют серьезные сомнения. Бросается в глаза, что свои методологические предписания институционалисты, как правило, крайне скудно иллюстрируют примерами из истории экономической мысли. Некоторые комментаторы даже утверждают, что исследование Мюрда-лем проблемы слаборазвитости — единственный случай полномасштабного использования системного моделирования, являющийся исключением, а не правилом исследовательской практики институционализма. Это чрезвычайно ослабляет аргументацию его методологов. Энтузиасты системного моделирования, как выразился Б. Колдуэлл, «ставяттелегу впереди лошади»: пока не накопилось значительного количества конкретных примеров, подтверждающих работоспособность новой методологии, рассуждения ее сторонников вряд ли убедят приверженцев старой2.
И действительно, именно на этом основании официальная экономическая наука отказывается серьезно воспринимать идею системного моделирования. Вот какой вердикт выносит ей, например, М. Блауг: «Я не сомневаюсь, что приведенное выше описание более или менее точно характеризует методологию некоторых институционалистов, таких, как Торстейн Веблен, Кларенс Эйре и, может быть, Гуннар Мюрдаль. Однако трудно найти что-либо похожее на «системное моделирование» в трудах Джона Р. Коммонса, Уэсли Клера^Митчелла и Джона Кеннета Гэлбрейта, которых многие считают ведущими представителями институционалистского направления. Ясно, что все эти ученые во многом единодушны: все они избегают концепций равновесия, рационального поведения, моментального приспособления и совершенной информации, и все они благосклонны к идее группового поведения под влиянием обычаев и привычек, предпочитая рассматривать экономичгскую систему не как машину, а скорее как биологический организм. Но это вовсе не означает, что все они используют одну и ту же методологию, то есть один и тот же метод обоснования своих утверждений. Вероятно, можно говорить о существовании институционалист-ской школы, но у нее совершенно очевидно нет никакой специфической методологии, которая недоступна ортодоксальным экономистам»3.
1 Calldwell В. Deyond Postivism. P. 203.
3 Ibid. P. 204.
2 Блауг М. Несложный урок экономической методологии. С. 67.

352
353


Блаугу можно было бы возразить, что институционалисты потому и не используют абсолютно одинаковую методологию, что их подход изначально отвергает действия по шаблону. Тем не менее в определенной степени он прав: на сегодняшний деньсистемное моделирование еще очень слабо подкреплено реальной исследовательской практикой. Поэтому рассматривать его как работоспособную альтернативу тем концепциям метода, которые институционалисты объединяют под рубрикой формализма, по крайней мере преждевременно. В лучшем случае идея системного моделирования представляет собой заявку на будущее, в котором ей предстоит столкнуться с множеством неразрешенных проблем.
4.2. Радикальный рационализм
Институционализм с его концепцией системного моделирования представляет лишь одно Из направлений критики официальной методологической доктрины. В последнее время наметилась нарастающая тенденция ее отрицания с прямо противоположной точки зрения — с позиции априоризма или радикального рационализма.'Если институционалисты порицают ортодоксальных экономистов за то, что те, декларируя приверженность к эмпиризму, на самом деле практикуют рационализм, то априористы прямо утверждают, что именно так и должно быть: официальной экономической науке следует не сидеть на двух стульях, а открыто заявить об отказе от линии Ньютона и продолжении линии Декарта.
На протяжении длительного периода, когда и в философии науки, и в конкретных научных дисциплинах почти безраздельно господствовала позитивистская традиция, априоризм считался безнадежно устаревшим. Большинство ученых взирали на него как на «ископаемое XIX века», рудиментарное явление, к которому нельзя относиться иначе, как к курьезу. Например, М. "Блауг, как бы выражая общее мнение, пишет о Л. фон Мизбсе, с именем которого обычно ассоциируется возрождение априоризма: «В 20-х годах Мизес внес важный вклад в теорию денег, теорию цикла и, конечно же, в экономическую теорию социализма, но его последующие писания об основаниях экономической науки настолько чудны и идиосинкразичны, что можно только удивляться, как хотя бы кто-то воспринимает их всерьез»1. Действительно, как в эпоху всеобщей компьютеризации, развитой эконометрии и все более утонченных способов эмпирической проверки, изобретению которых посвятило жизнь целое поколение ученых, можно, подобно Мизесу, заявлять, что опыт не решает судьбу теории!
Но времена меняются. Следующие один за другим провалы попыток создания работоспособного механизма для проведения принципа эмпиризма в науке вообще и экономической науке в особенности заставили экономистов задуматься: а может быть, путь к истине действительно про-

ходит через разум и логику теории, а не через чувственный опыт и эмпирическую проверку?
Именно такую точку зрения высказал Л. фон Мизес в работах «Человеческое действие» (1949) и «Конечные основания экономической науки» (1962). По ряду вопросов его поддержал Ф. фон Хайек, а далее концепцию радикального рационализма развивали и модернизировали такие представители «неоавстрийской» школы, как М. Ротбард, И. Кирзнер, Д. О'Дри-сколл, М.'Риззоидр.
Радикальные рационалисты исходят из того, что эмпиризм влюбой его вариации — ущербная методологическая доктрина. Ставя во главу угла чувственный опыт, эмпирист, если он, конечно, последователен в своих принципах, добровольно отказывается от такого мощного источника познания, как собственный разум. Ведь и животные имеют способность к ощущению — часто более совершенную, чем люди, однако они не строят теорий и не создают универсальных концепций, поскольку лишены того, чем наделен человек, — разума, с априорно присущей ему логической структурой. Значит, именно в ней изначально заложена правда о внешнем мире1.
Согласно Мизесу И его последователям, экономическая теория является ответвлением праксиологии — универсальной науки о человеческом поведении. Она базируется на нескольких аксиомах (например, рациональность поведения, понимаемая как целенаправленность действий, наличие причинно-следственных связей, неопределенность будущего), из которых и выводятся все экономические «теоремы». Факты не в силах опровергнуть теорию, коль скоро ее истинность гарантирована логикой выведения из априорно истинных положений; наоборот, сами факты подлежат интерпретации на основе теории.
Воспитанному в позитивистской традиции ученому данная позиция представляется крайне непривычной и странной, если не смехотворной. Ведь одним из основополагающих принципов позитивизма является дихотомия синтетических И аналитических высказываний, согласно которой последние, хотя и имеют познавательное значение, сами по себе эмпирической информации не несут. Следовательно, аналитические положения — постулаты, тавтологии и аксиомы, из которых Мизес предлагает черпать I/ знания об экономике, не могут быть одновременно априорно истинными и эмпирически содержательными. На этом основании официальная экономическая наука с порога отметает априоризм.
Однако Мизес знает о таком отношении к своей точке зрения и готов ответить на него. Он отвергает позитивистское деление положений науки на аналитические и синтетические как неправильную постановку вопроса и возвращается к кантианской позиции, признающей существование положений, которые априорно истинны и в то же время эмпирически содержательны. «Все геометрические теоремы, — пишет Мизес, — изначально

1 Blaug М. Op. cit. Р. 93.
1 Mises L The Ultimate Foundation of Economic Science. Kansas City, 1978. P. 16.

354
855


заключены в аксиомах. Понятие прямоугольного треугольника уже заключает в себе теорему Пифагора. Эта теорема представляет собой тавтологию, ее дедуктивное выведение заканчивается аналитическим высказыванием. Тем не менее, никто не считает, что геометрия вообще и теорема Пифагора в частности не обогащает наших знаний»1.
Иначе говоря, радикальные рационалисты отказываются вести дискуссию с позитивистами в позитивистских терминах и тем самым выбивают из рук своих оппонентов главный козырь, поскольку традиционная критика априоризма была в основном построена на простой апелляции к ана-литико-синтетической дихотомии. Это делает радикальный рационализм в логическом плане вполне конкурентоспособным перед лицом любой эмпирически сориентированной доктрины, будь то логически й позитивизм или фальсификационализм Поппера; тем более, что их сторонники постоянно демонстрируют неспособность последовательно придерживаться собственных методологических установок.
Но работоспособен ли сам априоризм? История экономической мыс
ли подсказывает, что нет. В ней можно найти множество примеров того,
как априористская доктрина заводит науку в тупик. В частности, маржи-
нал исты исходят из того, что стоимость определяется полезностью и ред
костью блага, а марксисты — овеществленным в товаре трудом. Оба тезиса
принимаются за аксиомы, но из них вырастают две приблизительно равные
по логической убедительности и совершенно противоположные по содер
жанию системы. На вопрос о том, как осуществить выбор между ними,
априоризм не отвечает. В результате спор между марксистами и маржина-
листами длится вот уже более века и вряд ли когда-нибудь будет разрешен
на чисто рациональной основе. . •
Одним из подтверждений тому служит опубликованная в 1975 г. книга М. Холлиса и Э. Нелла «Рациональный экономический человек», имеющая красноречивый подзаголовок «Философская критика неоклассической экономической теории». С их точки зрения, несостоятельность неоклассики обусловлена ее союзом с позитивизмом, альтернативу которому авторы, подобно Мизесу, видят в радикальном рационализме. Однако в отличие от него Холлис и Нелл противопоставляют неоклассицизму не австрийскую ветвь маржинализма, а «классико-марксистскую экономическую теорию», под которой имеется в виду основанное на концепции П- Сраффы неорикардианство, претендующее на преодоление проблем ортодоксального марксизма.
Методологическая позиция Холлиса и Нелла трудноотличима от «неоавстрийской» точки зрения: они также отвергают аналитико-синтетичес-кую дихотомию, признают эмпирически содержательное априорное знание, трактуют экономическую теорию как систему логических категорий, не подлежащую опровержению фактами и т. д. Но если для Мизеса «ко-
1 Mises L. Human Action: A Treatise on Economics. Chicago. 1963. P. 93.

нечным основанием экономической науки» служит прежде всего аксиома целенаправленности поведения, то для Холлиса и Нелла столь же очевидно и бесспорно, что все экономические категории должны выводиться из постулата «способности экономической системы к самовоспроизводству»1. И неудивительно, что на его основе неорикардианцы строят совершенно иную теоретическую конструкцию, нежели «неоавстрийцы».
При этом Холлис и Нелл, с одной стороны, и Мизес со своими последователями — с другой, в равной мере убеждены в том, что истина бывает только одна и правда, разумеется, на их стороне. Однако о том, как доказать оппоненту свою правоту, об этом их общая концепция метода — радикальный рационализм — хранит молчание.
4.3. Методологический плюрализм
Логическое несовершенство или практическая неприменимость (а чаще то и другое вместе) всех рассмотренных нами методологических доктрин не могли не породить сомнений в существовании некоего универсального Метода с большой буквы, оперирующего только логикой и фактами и хорошо защищенного от различных форм иррационализма.
Например, Дж. Робинсон давно обращала внимание на малую эффективность методологических дискуссий, таких, как обсуждение исходных предпосылок теории. Одни предпосылки более удобны, а другие — более реалистичны. Выбор между ними определяется не какими-то высокими методологическими соображениями, а таким далеким от рациональности фактором, как темперамент ученого2.
Вообще, с ее точки зрения, метод представляет собой нечто, чем можно пользоваться, но нельзя определить. Методологию не почерпнешь из книжек, утверждает Робинсон, когда человек хочет научиться кататься на велосипеде, он не читает инструкцию, а садится и*едет. Так же следует поступать и в науке — отбросить все философские предрассудки и смело приступать к исследованию3.
В настоящее время подобный взгляд на метод, только более аргументированный и подкрепленный разработками таких философов — постпозитивистов, как Т. Кун и особенно П. Фейерабенд, широко распространился в экономической науке. Он получил название методологического плюрализма, так как придерживающиеся его экономисты — Д. МакКлоски, Б. Колдуэлл, X. Катоузиан и некоторые другие, отвергая идею единственно верного метода, признают равноправие любых способов обоснования теорий.
Как полагают сторонники плюрализма в методологии, беда всех бытовавших доселе методологических доктрин (за исключением, может быть,
1 Hollis M., Nell E. Rational Economic Man. P. 243.
2 Цит. по: Hatchison T. Knowledge and Ignorance. P. 76.
3 Robinson J. What are the Questions? P. 155.

350
857


еистемного'моделироваийяинетитуционалистов) в *гх бессубъективности.
Коль с коро ни эмпирические, ни рационалистические концепции не смог
ли предложить логически безупречного и работоспособного критерия
отбора Теорий,' вполне'уместно было бы попытаться отыскать причину
вытеснения'ОДНИХ концепций другими во внешней стороне науки — в со-
циальноАкультурном контексте ее развития, конкретной экономической
ситуации, психологи» ученого1 как л ич ности.
Однако сделано это не было.
; ' Bdeoe Время крупнейший физик XIX в. Г Іерц, имея в виду уравнения
электродинамики, Пи<)ал:: «Невозможно избавитье» от ощущения, что эти
математмчес'Кие'фОрмулы существуют независимо от нас и обладают соб
ственным разумом; что они мудрее нас, мудрее тех^ кто их открыл...»2. То
же самое думают об экономических Теориях и ХатчисоН^и Фридмен, и
Мизее,' исключая тем самым субъект из теории познания. -
Но науки беэактивно действующего в определенном социально-культурномконтекста еу&ьекта на самом деле не бывает. Ученый не столько откры-• вает знание, сколько сам создаёт его. Допустим, один человек смотрит на лежащую на столе монету сТрогоеверху, а другой -«• под некоторым углом. Первому она представляется кругом, а второму— эллипсом. Означает ли это', что кто-то из них ошибается? Є позиции методологического плюрализма, нет. Если два утверждения -ч- условно говоря, «верное» и^ошибочное» — Противоречат друг другу, то последнее не следует раецениватькак несовершенное и неадекватное. Оно просто выражает другое знание, нежели утверждение «верное»; и потому имеет одинаковые права на существование.
В экономической науке как дисциплине общественной разброс мне-І нйй особенно-широк. Так, главный конфликт капитализма марксист видит ;в присвоении капиталистом неоплаченного труда рабочего; для радикаль-ноголибералаон состоит в ограничении государством свободы индивидуума; для феминистки все дело сводится к угнетению женщины мужчиной, а националиста больше всего беспокоит эксплуатация (реальная или мнимая) его народа другим/При этом все они хорошо аргументируютсвои позиции и оказываются в той !или иной мере правы.
Если примирить противоположные точки зрения не удается, то ученый, исчерпав вою собственную'Научную аргументацию, переходит от доказательства своей правоты на чисто рациональной основе с помощью логики и фактов к убеждению оппонента в соответствии с выдвинутым Фейера-бенДом лозунгом «допустимо все». Как утверждают методологические плюралисты, эту тактику экономисты используют не только в критических ситуациях, а практически всегда. Они постоянно ссылаются на авторитеты, апеллируют к морали, стремятся привлечь на свою сторону общественное мнение, взывают к властям и т. п. Причем, в плане продвижения теории на рынке идей вненаучные способы убеждения действуют не хуже любого научного доказательства.
Цит. по: Панин А.В. Указ. соч. С. 11.

В этом отношении показательна история кривой Лаффера. В ходе своей первой предвыборной компании 1980 г. Р. Рейган обещал: 1) снизить налоги; 2) увеличить военные расходы; 3) сократить, а потом и ликвидировать дефицит бюджета. Очевидно, что эти обещания плохо стыкуются друге другом: Откуда взять деньги на военные расходы, если налоги сокращаются, и как в таком случае можно сбалансировать бюджет? Дабы закрыть брешь в программе президента его сторонники использовали так называемую кривую Лаффера, графически отображающую идею, что с повышением налогов поступления в казну увеличиваются лишь до определенного момента, после которого дальнейшее усиление налогообложения имеет обратный эффект. В свете этой идеи экономическая программа Рейгана стала выглядеть более связной. Предполагалось, что сокращение налогов усилит трудовую мотивацию, увел ич ит общую эффективность эконом и ки, даст толчок экономическому росту, расширит налоговую базу и облегчит собираемость налогов. В результате поступления в казну возрастут настолько, что откроется возможность как для расширения военных расходов, так и для постепенной ликвидации дефицита бюджета.
Гипотеза Лаффера подверглась эмпирической проверке. Расчеты показали, что сокращение налогов действительно способно стимулировать экономический рост, однако не в такой степени, которая могла бы обеспечить увеличение доходов.государства1.
Тем временем сторонники сокращения налогов развернули мощную пропагандистскую компанию в поддержку кривой Лаффера, включая широкое привлечение средств массовой информации и индивидуальную работу с законодателями. Причем аргументация строилась не столько на цифрах и фактах, сколько на красноречивых рассуждениях о соответствии их проекта духу американского индивидуалистического капитализма: человек работает не для того, чтобы платить налоги, идущие на содержание неэффективной бюрократии и оплату досуга бездельников, не желающих искать работу.
Таким образом, на чаши весов были положены научное доказательство бесперспективности сокращения налогов в виде эмпирической проверки кривой Лаффера — с одной стороны, и вненаучные способы убеждения в необходимости налоговой реформы в виде риторики и морализаторства — с другой. Убеждение оказалось сильнее доказательства. Кривая Лаффера вошла важной , составной частью в «рейганомику» и реформа была все-таки проведена.
В подобных примерах методологические плюралисты видят однозначное подтверждение тезиса Фейерабенда о том, что в науке «допустимо все». Если бы дело обстояло иначе, утверждает, например, Д. МакКлоски, то многих открытий, которые являются общепризнанными вехами в истории экономической мысли, просто не было бы2. В частности, не произошло бы кейнсианской революции.
1 Dombash Я, Fisher S. Macroeconomics. N.Y., 1984. P. 698.
2 McOoskeyD.TheFlethorcerfEaxx)mc//Joumalrf^ 489.

358


«Общая теория» совершенно очевидно не вписывалась ни в какие методологические рамки. Как признают сами лидеры кейнсианства, высказанные в ней идеи были размыты, противоречивы, лишены микроэкономического обоснования1: Такую работу априористы, считающие, что каждая категория с безупречной логикой выводится из неподлежащих сомнению постулатов, должны были бы с ходу отвергнуть. Не соответствовал труд Кейнса и эмпирическим критериям научности. Д. МакКлоски пишет: «Кейнсианские воззрения не были сформулированы в виде статистических выкладок вплоть до начала 50-х гг., когда подавляющее большинство экономистов молодого поколения уже считало их правильными. К началу 60-х гг. модели ловушки ликвидности и акселератора, несмотря на неудачи в их статистическом подтверждении, преподавались экономистам-первокурсникам в качестве общего места в науке»2. Получается, что принятие «Общей теории» академическим сообществом было обусловлено какими угодно мотивами — атмосферой неудовлетворенности, порожденной Великой депрессией, уже сложившимся авторитетом Кейнса как ученого и государственного деятеля, его риторическим даром, личным обаянием или чем-то еще, но только не строгим научным доказательством, как бы оно не понималось.
Отсюда методологические плюралисты делают вывод, что развитие науки идет успешнее, когда ученый свободен от каких-либо методологических оков. Для сторонника любой концепции метода, который все еще верит в его чудотворную силу, такое заявление звучит кощунственно. Однако сторонники плюрализма предлагают отнестись к этому как к данности. Почему экономисты должны строить методологию на основе каких-то философских предписаний, которые меняются с калейдоскопической быстротой, или имитировать методы других наук, тем более, что это все равно не получается? Не лучше ли черпать методологические знания из опыта собственной дисциплины? Но если так, то каким бы путем теория не пробила себе дорогу, она остается фактом истории экономической мысли и способ ее доказательства или убеждения в ее необходимости заслуживает не меньшего уважения, чем любая философски обоснованная доктрина.
Если попытаться обозначить канву эволюции взгляда на метод в послевоенной экономической науке, то она могла бы выглядеть следующим образом: '
1. На Протяжении всей истории науки в ней существуют две противоположные традиции — рационализма, согласно которому путь к знанию лежит через разум, и эмпиризма, видящего источники<знания в опыте.
1 См., напр., высказывание П. Самуэльсона о книге Кейнса, приведенное в главе «Неоклассический синтез».
z McQoskeyD.Op.cit.P.483.

В экономической науке 40—50-х гг. соперничество между этими традициями выразилось в противостоянии между эмпиристами (например, Л. Роб-бинс), которые считали экономическую теорию системой чисто дедуктивных выводов из постулатов, не подлежащих подтверждению или опровержению на основе опыта, и «ультраэмпиристов» (например, Т. Хатчи-сон), которые отказывались признать законность использования на любом уровне анализа утверждений, не подтверждаемых непосредственно.
2. М. Фридмен, видя сильные и слабые стороны обеих точек зрения, попытался найти золотую середину между ними. В работе «Методология позитивной экономической науки» (1953) он предложил строить теорию путем догадок и опровержений. Выдвигается произвольная гипотеза. Она не основывается на опыте и прямой эмпирической проверке не подлежит. Из нее выводится следствие-предсказание, которое сопоставляется с непосредственно наблюдаемыми данными. Судьба теории решается в соответствии с принципом фальсификации К. Поппера: если эмпирические данные подтверждают следующий из гипотезы вывод, она считается «пробно приемлемой», в противном случае — отвергается. В противоположность априоризму Фридмен считает, что только опыт решает судьбу теории, но в отличие от «ультраэмпиризма» не требует непосредственной проверки каждого звена теории, в том числе ее исходных предпосылок.
Такая позиция привлекла многих своим решением проблемы, соотношения мышления и опыта в познании экономических явлений. Предположение начинать построение со сколь угодно «нереалистических предпосылок» оставляет простор для смелого интеллектуального поиска, а категорическое требование заканчивать исследования жесткой эмпирической проверкой выводов не позволяет ученому оторваться от твердой почвы фактов. После непродолжительной, но довольно оживленной дискуссии точка зрения Фридмена была 'в целом принята в качестве общепризнанной концепции метода.
3. Однако кризис экономической науки 70-х гг. и произошедшие к тому времени изменения заставили академическое сообщество серьезно усомниться в философии науки. Многие ученые пришли к выводу, что общепринятая концепция метода не выполняет своих функций в силу несовершенства фальсификационистской доктрины, которая является ее сердцевиной, и специфики предмета самой экономической теории из-за трудностей применения принципа фальсификации в ней хотя бы в ограниченных масштабах.
4. Это послужило толчком для формирования альтернативных концепций метода. Наиболее заметные из них — системное моделирование ин-ституционалистов (Ч. Уилбер, Р. Харрисон, Д. Фасфелд и др.); радикальный рационализм, который пытаются возродить последователи некоторых других научных школ; методологический плюрализм (Д. МакКлоски, Б. Колдуэлл и др.). Ни энтузиасты системного моделирования, ни сторонники радикального рационализма не смогли разрешить проблем, стоящих

360


перед когда-то общепринятой концепцией метода, несовершенство которой сегодня очевидно для большинства специалистов. Поэтому в настоящее время все большее число экономистов склоняется к выводу об отсутствии единственно правильного метода и равноправии всех подходов к изучению действительности.
«Подобно тому, — пишет Б. Колдуэлл, — как не существует наилучшего способа слушать симфонию Чайковского, писать книгу или растить ребенка, не существует и наилучшего способа исследования социальной реальности». По-видимому на сегодня — это лучЩая рекомендация, которую можно предложить работающим ученым.
вернуться к содержанию
вернуться к списку источников
перейти на главную страницу

Релевантная научная информация:

  1. История экономических учений (современный этап): Учебник/Под общ. ред. А.Г. Худокормова. - М.: ИНФРА-М, 2002. — 733 с. - История экономических учений
  2. 2.2. Деньги и денежно-кредитная политика - Финансы, денежное обращение и кредит
  3. 10.1. Особенности регулирования денежного обращения Центральным банком - Финансы, денежное обращение и кредит
  4. 7.2. Принципы и методы оценки эффективности предпринимательской деятельности - Экономика предпринимательской деятельности
  5. 8.1. КОНЦЕПЦИЯ ЗАТРАТ - Микроэкономика
  6. 10.9. ЕСТЕСТВЕННАЯ МОНОПОЛИЯ - Микроэкономика
  7. 12.7.МОНОПОЛИСТИЧЕСКАЯ КОНКУРЕНЦИЯ В ПРОСТРАНСТВЕ - Микроэкономика
  8. 15.6. СУЩЕСТВОВАНИЕ, ЕДИНСТВЕННОСТЬ И СТАБИЛЬНОСТЬ РАВНОВЕСИЯ - Микроэкономика
  9. Глава 2. ЭВОЛЮЦИЯ МЕНЕДЖМЕНТА - Менеджмент
  10. Глава 3. ВНУТРЕННЯЯ И ВНЕШНЯЯ СРЕДА ОРГАНИЗАЦИИ - Менеджмент
  11. § 1. Теория экономического роста Р. Харрода - История экономических учений
  12. § б Теория общественного выбора - История экономических учений
  13. § 2. Кембриджский вариант «Общей теории» (Великобритания) - История экономических учений
  14. § 3. Проблемы «качества жизни» - История экономических учений
  15. § 2. Социально-экономическая концепция Франкфуртской школы - История экономических учений
  16. § 1. Философия науки - История экономических учений
  17. § 4. Альтернативные концепции метода - История экономических учений
  18. § 4. Изменение теории фирмы - История экономических учений
  19. § 4. Теории предпринимательской экономики, общества знаний и информационного общества - История экономических учений
  20. § 1. Система законов и категорий: альтернативные решения - История экономических учений

Другие научные источники направления История экономических учений:

    1. Агапова И.И.. История экономической мысли. Курс лекций. 1998
    2. В. Автономов, О.Ананьин, Н. Макашева. История экономических учений. Учебное пособие. 2001