<<
>>

Введение

При любом способе организации общественной системы, известном истории, государственный бюджет во всех его проявлениях (бюджетная система, государственная налоговая и бюджетная политика, организация бюджетного процесса, система государственных расходов, методы государственного воздействия на экономический рост через государственные инвестиции и пр.) не представляет собой самостоятельной и независимой категории.

Бюджет как механизм концентрации и использования финансовых ресурсов, отчужденных различными способами у населения страны, является производной от тех обязанностей, которыми общество наделяет государство как политико-экономическую систему, представляющую интересы общества.

Даже во времена, когда государственного бюджета как такового еще не существовало, когда его заменяла казна правителя, население было обязано наполнять эту казну — еще не налогами (т. е. добровольными выплатами в пользу государства на основании закона), но податями. Эти отчисления знаменовали собой ту плату, с помощью которой общество оплачивало услуги государства по обороне, соблюдению общественного порядка, организации инфраструктур и др.

С возникновением современных национальных государств и формированием правовых систем регулирование этих отношений между обществом и государством было возложено на законодательство. Там, где устанавливался конституционный порядок взаимоотношений между обществом и государством, общество, формулируя конституцию, очерчивало в ней набор функций, которые оно слагало с себя, поручая их исполнение государству, и брало на себя обязанности оплачивать государству выполнение этих отчужденных обществом функций (через механизм добровольных налоговых выплат).

Таким образом сформировалась система отношений между обществом и государством, основанная на принципе платности государственных услуг: общество отчуждает от себя, а государство берет на себя обязанность выполнения некоторого набора общественно полезных функций за определенную плату со стороны общества.

Если посмотреть на вопрос с вульгарно-экономических позиций (а именно так, т. е. полностью абстрагируясь от социальных функций государства и социальных последствий его деятельности, привыкла смотреть на дело современная «либеральная» экономическая теория), складывается простейшая схема. Государство продуцирует товар (государственные услуги, базовый набор которых прямо установлен в конституции или может быть выведен законодательно из ее положений), обладающий для общества в целом определенной потребительной стоимостью, а общество добровольно покупает этот товар, предварительно оплачивая его через налоговый механизм, установленный законодательством.

Формируется система, схожая с системой беспроцентного кредитования под гарантии: общество через налоги кредитует создание в будущем государственных услуг, а государство, со своей стороны, гарантирует, что эти услуги будут созданы и переданы обществу в возмещение части произведенных обществом расходов. Полностью они не могут быть возмещены никогда, поскольку часть налоговых поступлений расходуется на содержание государственного аппарата, обеспечивающего производство государственных услуг. Именно в этой невозмещаемой части и реализуется в полной мере принцип платности государственных услуг для общества, все прочее означает производство товара за счет покупателя, так сказать, «из материала заказчика».

Достигнув подобного рода «договоренности» с государством по вопросу формирования государственных доходов общество может не только интересоваться, как именно будут израсходованы мобилизованные за его счет средства, но и на основании своих конституционных прав вправе формировать некие целевые установки, определяющие общий смысл системы государственных расходов. Если конечно речь идет о действительно «социальном» государстве, что в переводе с латыни на русский язык означает — государство общественное, т. е. как минимум действующее от имени и по поручению общества, а как максимум — в интересах всего общества.

Однако эта идеальная модель в современном мире встречает ряд препятствий, обусловленных во многом глобализационной доминантой и в политико-экономической, и в идеологической сферах.

Под современным обществом понимаются не только общества, оказавшиеся на острие глобализации — развивающиеся страны и так называемые страны с переходной экономикой или «развивающиеся рынки», но и те государства, которые продуцируют глобализационные тенденции. Его основной характеристикой является структурная противоречивость.

Центром противоречий становится само общество. Причем развиваются противоречия на двух уровнях: на уровне общества и на уровне конкретных личностей, формирующих это общество.

Общество перестало быть социумом в классическом понимании. Со времен классической древности, времен, когда формировалось общество в современном его понимании, социум определялся сочетанием материальных и духовных систем мировосприятия. Центром мировосприятия был человек, стремящийся мобилизовать лучшие свои качества для служения обществу.

Однако историческое развитие породило два фактора, кардинально изменивших ситуацию.

Материализм, со времен эпохи Просвещения формирующийся в качестве доминирующей «прогрессивной» идеологии, вывел духовную составляющую из мировоззренческой системы, чем положил начало десоциализации общества.

Капитализм упразднил равновесие духовного и материального1, он принципиально изменил критерии общественной полезности — решающей ценностью стало материальное богатство (и богатство личности, и богатство общества, определяющее, в частности, силовую составляющую государства). Каждая общественная группа «стремится к своему собственному благу без того, чтобы эти частные, групповые стремления к благу сливались в единый, превосходящий все и вся идеал»[1] [2].

Человек — сложное духовно-культурное и экономико-социальное явление, в котором духовная сторона пронизывает как объективные, так и субъективные характеристики, стал рассматриваться только как капитал.

И хотя многие теоретики постулируют перерастание современным капитализмом постиндустриальной стадии и переход его в качественно новую, постэкономическую стадию[3], складывается впечатление, что этот переход во многих случаях приводит к рецидивам «дикого» капитализма.

Они выливаются в глобализационные процессы, следствием которых являются прогрессирующее социально-экономическое разделение, распад коллективных форм сознания и экономического поведения на фоне нарастающей социальной нестабильности, особенно в странах «третьего мира» и «новых рыночных экономиках», и деградация человеческой личности.

Процесс производства перестает восприниматься как подсистема производства в целях потребления и переходит к статусу производства ради производства. При этом основной характеристикой воспроизводственного процесса становится ныне прежде всего фактическое отсутствие осознанности общественного характера воспроизводства, восприятия его как воспроизводства общества в целом. Субъективно воспринимаемой верхней границей процесса становится не общество в целом, а корпорация. Неолиберальная теория практически отказывается от понятия «народнохозяйственная эффективность». Это приводит к целевой дезинтеграции воспроизводственного процесса, результаты которой на поверхности экономической системы проявляются в виде кризисов, и может стимулировать в качестве одного из последствий социальную дезинтеграцию.

Экономический процесс вместо того, чтобы стать фактором, объединяющим народы, превращается в фактор социальной деструкции. Человек, превратившись в «человека экономического», перестает быть «существом общественным» (как его воспринимал еще Аристотель), а современные формы хозяйственной деятельности на постэкономической стадии развития человечества не только еще более способствуют этому, но даже генерируют дезинтеграционные тенденции[4]. Причем эти тенденции усиливаются настолько, что общество постепенно становится индифферентным к общечеловеческим ценностям[5].

В результате смены телеологических приоритетов сам критерий, используемый для оценки процесса воспроизводства — эффективность, становится вполне сиюминутным и локальным, не рассчитанным на сколько-нибудь длительную перспективу. Пределом его во времени становится кризис.

Человеческая личность десоциализируется.

Человек, созданный как существо общественное, постепенно выталкивается из общества, как только он заканчивает выполнять свою производственную функцию[6], вне пределов производственного процесса личность обществу уже как бы не интересна.

Современное общество, по существу своему — более экономическое, чем социальное, требует формального акцентирования общественных обязанностей человека, при том что объективно частная жизнь прогрессивно индивидуализируется. В то же время возможности сознательной индивидуализации сводятся к минимуму. А те стереотипы общественной жизни, которые внедряются в массовое сознание, стимулируют духовно-негативные индивидуалистические устремления (например, «идеология личного успеха»), в то время как внеобщественная жизнь даже не дает оснований для осознания пагубности этого процесса в социальном смысле.

Поэтому становится очевидным, что в новых исторических условиях принципиально изменяются взаимоотношения личности и общества с государством. Государство, несмотря на то, что в целом ряде официальных публикаций содержатся серьезные разработки касательно значения государства на современном этапе развития[7], фактически постулирует собственную безответственность в отношении общества и, тем более, личности. Оно снимает с себя под предлогом перекладывания на рынок ответственность за формирование базовых тенденций развития, максимально сокращает свои социальные функции, перекладывая их при любой возможности на бизнес или на самих граждан. За примерами далеко ходить не надо, достаточно взять доминирующую в большинстве «развитых экономик» систему накопительных пенсий, медицинского страхования, платного образования и т. д.

Так называемое «демократическое» государство перестает отражать интересы демоса, т. е. большинства общества, в ряде случаев перестает даже его защищать — чего стоит деградация армии и милиции. Оно перестает быть кратией, т. е. властью — в данном случае властью этого большинства, которой оно должно бы являться, перестает обеспечивать научно-технический прогресс (попытки переложить финансирование фундаментальных и особенно прикладных исследований на коммерческие структуры через самофинансирование научных учреждений).

Все перечисляемое, к сожалению, в полной мере относится к современной России.

Теряя функции «аппарата насилия и подавления одного класса другим» государство теряет в то же время и функции реального регулятора социально-экономических процессов. Этот фактор не компенсируется даже активной законодательной деятельностью — развитая система лоббирования и невозможность обеспечения правоприменительной практики сводят на нет эффективность законотворчества, а в ряде случаев, под давлением глобалистских тенденций давления извне, проводимого «международным сообществом», все более зависящим от одного центра силы, отказывается даже от защиты внешних интересов национальной экономики и внутреннего рынка от воздействия экзогенных тенденций (потеря контрольных функций).

Возникает новый идеологический императив — «новая рыночная парадигма» как единственно возможный вариант и самоцель развития, фактически постулирующий развитие рынка ради рынка, а не ради человека и его жизненных интересов.

Неолиберальное государство, постулирующее себя как «социальное государство», уже на уровне бюджетной системы стремится максимально снять с себя социальные функции. Если доходная часть бюджета по сути своей продолжает оставаться общественной, поскольку формируется из поступлений со всех уровней общества, то расходная его часть выполняет социальные функции только в плане трансфертов населению, причем финансирование этих функций имеет тенденцию к сокращению в плане перевода, например, значительной части обязательств по пенсионному обеспечению на негосударственные пенсионные фонды при увеличении финансовой нагрузки на самих субъектов правоотношений. Происходит увеличение собственных расходов субъектов хозяйствования — юридических и физических лиц — на социальное обеспечение, здравоохранение, образование.

Формирующаяся под видом разного рода требуемых Западом и охотно поддерживаемых заинтересованными олигархическими кругами «демократических реформ» (пенсионной, здравоохранения, образования и др.) тенденция к увеличению социальной финансовой нагрузки не на общество в целом, а на самих индивидов лишь усиливает процесс десоциализации. Коль скоро общество снимает с себя обязательства перед индивидом, последний не просто оказывается наедине с собой перед лицом социальных проблем, но и не чувствует себя в связи с этим чем-либо обязанным обществу.

При этом и к бюджетному законодательству применяется принцип сиюминутности как критерий его эффективности — оно становится законодательством ad hoc, в котором место социальной перспективы занимает фиксация текущего состояния бюджетного процесса.

Еще одна, в конечном счете, социальная функция, от которой пытается освободиться неолиберальное государство, — это функция организации общественного хозяйства на перспективу, функция разработки стратегии экономического развития в смысле определения механизмов экономического роста и необходимых инструментов и методов включая бюджетные.

С одной стороны, неолиберальная теория исключает государство из производственного процесса, по крайней мере, из той его части, которая может быть экономически эффективной. С другой стороны, под вопрос жестко ставится сама возможность государственного программирования, как разработка программ развития, государственной промышленной политики и т. п. Вялотекущие дискуссии по поводу значения государства в общественном воспроизводстве, колеблющиеся от принципа «ночного сторожа» до посылок об «эффективном государстве», служат только фоном, отвлекающим внимание общества от реально протекающих процессов, в тенденции предполагающих снижение организующей роли национальных государств при передаче ее к транснациональным корпорациям и международным неправительственным организациям.

На самом деле все это — во имя максимизации прибылей истинных собственников и максимально возможного вовлечения в процесс общественного воспроизводства, который постепенно превращается в производство ради производства, всех возможных средств общества — не только через присвоение прибавочного труда, но и необходимого, причем, в постоянно возрастающей части.

Особое преломление эти тенденции нашли в новейшей истории России. Российский капитализм начал новый этап развития после модифицированного переходного периода 1917-1991 гг. в период, когда мировой капитализм из производящего стал в большей мере финансовым, основанным не на движении реальной стоимости, а на движении титулов стоимости (феномен виртуальной экономики).

На воздействие этого фактора в России наложилась потеря за время модифицированного переходного периода политических традиций многопартийности и профсоюзной деятельности, которые были бы ориентированы не на симулирование активности, а на реальную деятельность по защите прав трудящихся.

Эти факторы во многом обусловили особенности становления современной российской социально-экономической системы: формирование финансового капитала как отправной точки развития; становление «титульной» демократии, фактически представляющей собой олигархию, не имеющую реальной поддержки масс, с «верхушечными» политическими партиями и вытеснением народа из политической жизни, в том числе путем его переориентации на борьбу за выживание; деградация государственности как следствие стимулированной, во многом извне, экономической деградации.

Последние несколько лет внесли существенные коррективы в модель, формирование которой было начато на указанных и подсказанных извне принципах. Реализуемая с 2006 г. система приоритетных национальных проектов продемонстрировала заинтересованность государства в возвращении себе некоторых социальных функций, оплаченных обществом. Чуть позже затеплилась надежда на возможность использования инвестиционного потенциала государства на цели экономического роста.

В то же время тревогу вызывает тот факт, что осознание этих возможностей как насущной необходимости озарило совсем не те органы государственной власти, которые, согласно Конституции Российской Федерации, являются выразителями интересов общества.

Ни парламент, ни формируемое им правительство не шелохнулись в своем олимпийском спокойствии, покуда не прозвучал «голос свыше». И только после поручения главы государства эти органы оживились и принялись наперегонки исполнять высочайшие указания, изыскивать на эти цели бюджетные средства, которых раньше якобы не было, организовывать пропагандистские и контрольные мероприятия, в общем, делать все то, что они обязаны были делать согласно действующему законодательству без всяких дополнительных стимулов.

Это свидетельствует о том, что вплоть до настоящего времени выполнение социальных функций российского государства и его функций по обеспечению развития экономики напрямую завязано только на одно лицо, все же прочие «действующие лица и исполнители» больны старой русской болезнью — чинопочитанием, осложненным нежеланием думать, коль скоро усвоена одна «единственно верная» концепция развития страны — теперь «рыночная», сменившая в качестве «идеологического императива» ранее действовавшую «социалистическую».

И даже в этих условиях трудно избавиться от впечатления, особенно слушая выступления министра финансов на официальных парламентских мероприятиях, что в воздухе висит визг и скрежет рычагов бюджетного процесса, так неохотно разворачивающихся под нажимом «сверху» в сторону инвестиционной модели социально ориентированного экономического роста.

Этот переход показывает явную необходимость «революции в умах». Причем не в умах общества — там ее не нужно, эти умы не были захламлены тем, что часть отечественных экономистов пропагандировала под видом «неолиберальной экономической теории», и это явно показывают результаты электорального процесса в течение последних 17 лет. Как ни голосовали, но приоритеты избирателей всегда оставались на стороне социально ориентированной государственной политики, обеспечивающей экономический рост и конкурентоспособность национального производителя на мировом рынке. Успех компрадоров был явно временным и представлял собой результат «протестного» голосования. «Революция» нужна в умах тех, на ком лежит ответственность за формирование государственной налоговой и бюджетной политики и ее использование для целей экономического роста и подтверждения социальности государства в его действии.

Предлагаемая вниманию читателя монография ставит перед собой задачу поиска и формулирования подходов к формированию такой бюджетной и налоговой политики. Монография представляет собой расширенное изложение результатов одного из направлений комплексного исследования Центром проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования фактического состояния и трендов экономической политики России[8].

<< | >>
Источник: Симонов В.В., Сулакшин С.С., Подпорина И.В., Погорелко М.Ю.. Бюджет и налоги в экономической политике России. Монография — М.: Научный эксперт,2008. — 240 с.. 2008

Еще по теме Введение:

  1. Введення залишків по ЗП
  2. Введення залишків взаєморозрахунків
  3. Введение
  4. Введение
  5. Введение
  6. Введение
  7. Введення залишків по ТМЦ.
  8. Оценка введения ГИФО
  9. Введение. Неоконченная дискуссия
  10. введение
  11. Введение