Институциональные и социально-психологические ограничения на изучение административного рынка.
Общим для граждан бывшего СССР, в том числе и исследователей-обществоведов, стало забвение своей новейшей истории. Из памяти политических и экономических деятелей посперестроечного времени, как и обычных людей вытеснено ближайшее прошлое. Оно замещено ложной памятью о том, чего с этими людьми не было и не могло быть. Граждане российского государства размышляют о том, что было до социалистической революции, в 20, 30 или 60 годы так, как будто это было вчера. Для понимания происходящего они обращаются к опыту Польши, Боливии, Чили, Англии, США, Китая. И совершенно не задумываются над тем, что действительно происходило в СССР в 70 и 80 годы и что собственно определяет происходящее с ними в России сегодня -
о брежневском административном рынке и специфичных для него отношениях, когда очень многое нельзя было купить ни за какие деньги, но только получить “по очереди”, достать “по блату” или “за бутылку”.
Эта ретроградная амнезия, с моей точки зрения, связана с тем, что основным видом деятельности на советском административном рынке было воровство в весьма многообразных и часто экзотичных формах, так или иначе культивируемое государством.
Причастность к воровству вытесняется из поля осознания, мотивы воровства социализируются, точно также как происходит с сексуальными отношениями в предмете классического психоанализа. Без адекватной диагностики основных комплексов, как известно, лечение невозможно. А диагностика состоит прежде всего в осознании исходных конфликтов и назывании скрытых от осознания сущностей, мотивов и действий своими именами.Общеизвестно, что социалистическое государство определило себя в самом начале своей истории как институт экспроприации. Оно последовательно экпроприировало имущество своих невольных граждан, потом отношения между ними. В конечном счете экспроприации подверглась способность его граждан осознавать свое положение и действия.
Простые граждане государства победившего социализма “получали по труду”, т.е. по социально-экономическим нормативам. Однако полученного чаще всего было недостаточно для простого выживания. Для удовлетворения минимальных потребностей люди вынужденно становились “несунами”, “расхитителями социалистического имущества”, “цеховиками”, и др, отчуждая у экспроприирующего государства необходимые им продукты питания, материалы и машины. Эта их деятельность, иногда основная, не рефлектировалась как форма воровства. Более того, она вытеснялась в социалистическое подсознание “простых тружеников”, в то время как в их сознании доминировали идеологизированные комплексы “честного труда во благо прогрессивного человечества”.
Социалистическое государство естественно реагировало на нарушение своего неотъемлегого права на экспроприацию. Поэтому десятки миллионов его граждан прошли социализацию в тюрьмах и лагерях, где освоили мноообразные высокопрофессиональные виды воровства. И независимо от того, нравилось им или не нравилось их занятие, после освобождения из “мест лишения свободы” они становились профессиональными или почти профессиональными ворами.
С другой стороны, сотни тысяч граждан социалистического государства занимались профессиональным воровством чужих государственных и коммерческих секретов во благо государства, в то время как миллионы других осваивали украденное первыми и разрабатывали соответствующие образцы отечественной продукции, зная или догадываясь о происхождении информации, прототипов и технологических схем.
Негативное отношение к воровству как виду деятельности у этих “абсолютно честных людей” ничуть не мешало им красть и “осваивать” краденое “во имя конечного торжества социалистической идеи”.Сочетание практики экспроприации (просто потому, что иначе это государство существовать не могло) и идеологии, отрицающей эту практику и осуждающей ее с позиций “общечеловеческих ценностей” стало конституирующим признаком перестройки. Бесславный конец перестройки во многом связан с отсутствием у ее руководителей понимания конструкции “перестраиваемой” реальности, в стремлении бороться со ставшими естественными феноменами и отношениями, а не попытаться использовать конструктивные особенности системы для достижения своих высоких целей.
Политики, пришедшие к власти в России и других республиках - государствах в конце 80 и начале 90 годов, действовали проще и - для административного рынка - логичнее. Они экспроприировали у СССР его основу - республики, и тем самым воспроизвели логику экспроприации на таком уровне, который не снился их марксистко - ленинским учителям. Эта логика экспроприации и административной торговли экспроприированным будет, очевидно, воспроизводиться до тех пор, пока сохраняется административный рынок.
Еще по теме Институциональные и социально-психологические ограничения на изучение административного рынка.:
- 46.1. Социально-экономическое значение статистического изучения проблем рынка жилья
- 36. Сущность нетарифных ограничений и разница между экономическими и административными нетарифными ограничениями
- 18.1. Социально-экономическая сущность рынка ценных бумаг, фондовых бирж и задачи статистического изучения
- Понятие социально - учетной группы. Социальная справедливость и административный режим.
- Глава 41. Социально-экономическое значение статистического изучения уровня жизни населения и социальной сферы
- 45.1. Социально-экономическое значение статистического изучения социального обеспечения
- Социально-психологические типы работников
- Лекция 1. Предмет изучения институциональной экономики и её место в современной экономической теории
- Социально-психологический климат коллектива.
- 4.1. Социально-психологические предпосылки страхового мошенничества
- Иерархизированность российского административного рынка.
- Конфликтность в иерархиях российского административного рынка.
- Институциональное проектирование, институциональная селекция или институциональное протезирование?
- Социальное пространство и общие принципы организации административного торга.